Во второй части статьи про Калькутту Вы сможете узнать, как она стала "Городом Радости" и что роднит ее с Санкт-Петербургом. Первая часть.
После выхода популярного романа Доминика Лоперье «The city of joy» 1984 года бенгальцы с воодушевлением прозвали Калькутту «Городом Радости». Поначалу этот эпитет носил саркастический подтекст, так как Калькутта 80-х годов совсем не ассоциировалась с счастьем и процветанием, но чуть позже, когда город встал на путь обновления и изменения, такие компании, как банки, ювелирные магазины, отели, начали активно использовать этот образ в своей рекламе, изменив тем самым его ироничный подтекст.
Почему же француз назвал свой роман именно так, ведь в нем рассказывается отнюдь не о радости и счастье, процветающих в этом городе, а о горе и страданиях людей, живущих в трущобах? На самом деле, все проще, чем может показаться на первый взгляд. Герой этого романа – врач из Польши, он живет и работает в одном из районов Калькутты под названием Ананда Нагар, что в переводе с бенгальского буквально и означает город радости.
Ананда Нагар – типичный трущобный район Калькутты, куда стекаются для заработка жители деревень из Бенгалии и других штатов, согнанные со своих земель наводнениями и ураганами. Это страшный район лачуг без воды и канализации, где орудует мафия. Но несчастные люди не оставляют друг друга в беде и не теряют надежды на лучшее будущее. После публикации роман наделал много шума в самой Калькутте. Ее жители были недовольны тем, как автор изобразил город. Как ни странно, сами калькуттцы, как и многие жители Европы, не разглядели за трущобами главной идеи, того, что сам Доминик Лоперье видел в районе Ананда Нагар. Что это город, где люди умеют радоваться жизни, несмотря на свои несчастья и горести.
Автор за два года жизни в Калькутте увидел людей, которые умеют выживать, помогать, делиться и любить вопреки всему. Он приехал в Калькутту помогать самым бедным и обездоленным, делил с ними кров в жалкой лачуге, без воды, электричества и вентиляции, лечил их и защищал от местных бандитов. Но чем больше он узнавал местных бедняков, тем больше он узнавал саму жизнь, и именно они спасли его веру в человечество. В конце концов, он увидел в этих лачугах больше улыбок и счастья, чем в городах Европы. Местные люди, конечно, наивны и просты, но «там ничего не утаить от глаз, даже цвет своей души».
Так «Город радости» стал символом искренних надежд на процветание, и современные калькуттцы гордо называют свой город «The city of joy». Но «Город страшной ночи» продолжает существовать независимо от желаний и чаяний самих горожан, и западные путешественники продолжают величать Калькутту именно так. Она пугает большинство европейцев, так как зачастую их восприятие ограничивается поверхностным взглядом.
«Я уже привык к американцам и к их реакции на наш город. Она сводится к двум вариантам: Калькутту либо считают «экзотичной» и стремятся в полной мере насладиться всеми доступными здесь для туристов удовольствиями, либо сразу же пугаются, испытывают омерзение и спешат забыть то, что видели и не поняли. Да-да, американская душа так же предсказуема, как и стерильная и уязвимая американская пищеварительная система при столкновении с Индией» (Дэн Симонс «Песнь Кали»)
А теперь давайте обратимся к истории. В конце XVII века на берегу широкой, полноводной реки решили заложить город, недалеко от моря, но не у самой дельты. А порт в этой части страны был очень нужен. Город начали строить практически на пустом месте – поселения в той местности были небольшие, увязающие в топях. Сначала, как было положено в те времена, выстроили крепость, форт для защиты от врага. На строительстве не скупились, строили с размахом: все каменное, в европейском стиле, большие улицы и дворцы. Ведь строили столицу будущей необъятной Империи. Город разросся, занял свое место среди мировых столиц наравне с Лондоном и Парижем. Но потом столицу решили перенести в центр страны, тем более, что там и место более древнее, с историей. Город-порт же, хоть и был лишен своей основополагающей функции, не зачах, пережил упадок и процветает, несмотря на все невзгоды, примирившись со своим статусом культурной столицы страны.
Пожалуй, каждый русский должен узнать в этом описании наш родной Петербург, однако мы сейчас говорим о далекой и неведомой Калькутте. Удивительно, как схожа оказалась судьба этих двух городов. Осознает ли кто-то, что на Земле существует двойник нашего Петербурга?
Отличий между современными Петербургом и Калькуттой, конечно же, во много раз больше, чем сходства, но все же стоит на берегу Хугли в далекой Индии город, являющийся парадоксальным двойником нашего. И вы бы очень удивились, если бы увидели Калькутту 150 лет назад. Сейчас сходство наблюдается скорее в общих чертах: особая история, особая культура, отличная от всей страны. С. Д. Серебряный писал в своей статье, посвященной Р. Тагору: «Калькутта – это индийский Петербург. Петр I основал Петербург, чтобы «прорубить окно» в Европу. Калькутта выросла вследствие стремления англичан «прорубить окно» в Индию.»
Та же влажность, те же болота, но невообразимо быстрый рост и развитие, сопровождаемые экстенсивной застройкой и ростом населения. Сам факт основания этих двух городов окружен похожими легендами. Говорят, их создатели будто находились под властью тех мест. Петр I во время осмотра Заячьего острова внезапно остановился и сказал: «Здесь быть городу». Джоб Чарнок же по легендам решил основать Калькутту на левом берегу Хугли, находясь под властью тени огромного дерева пипал, под которым он каждый вечер курил кальян. Калькутта разрасталась вокруг храмового комплекса Каликгхат, и, вероятно, именно богиня Кали стала покровительницей города и дала ему имя, а Петербург, соответственно, вырос вокруг Петропавловской крепости, и святой Петр дал имя нашей северной столице.
Оба города называют, или, во всяком случае, называли, «Городами дворцов». Внешнее сходство: в архитектуре, планировке застройки, не раз отмечалось путешественниками. Так, английский епископ Реджинальд Хибер, которому довелось побывать в России, сравнивал Калькутту не с родным Лондоном, а именно с Петербургом, что следует из его записей 1825 года: «По правую руку расположен район, называемый Чоурингхи. Впереди были правительственные здания и красивые частные строения, все это так похоже на Петербург».
Что касается социальной жизни колониальной Калькутты и императорского Петербурга, то и тут обнаруживаются сходства. В Калькутте высшие правящие круги общества – иноземцы, в основном англичане, говорят на своем языке и ведут совсем иной образ жизни: постоянные приемы, балы, лошадиные скачки и другие мероприятия, – все знаменует совершенно иную культурную среду, чужеродную для коренного населения.
В Петербурге правящие круги хоть и не были иноземцами (хотя иностранцев при дворе тоже хватало), но в остальном схожи с калькуттскими: та же столичная праздная жизнь, а люди из высших сословий говорили в большинстве своем на неродном французском. В обоих городах это позже породило националистические идеи, в Петербурге – западники и славянофилы, в Калькутте нечто схожее: одни бенгальцы хотели в большей степени ориентироваться на Запад, другие на родные традиции, придерживаясь своего пути развития. В Петербурге – Пушкин, в Калькутте – Тагор, основоположники современных литератур, любимые народные поэты, чьи стихи знают с детства.
Эта необыкновенная общность заставляет задуматься о важности исторического предназначения двух городов. Они, как ни один другой город в мире, олицетворяют вечную борьбу Востока и Запада, слияние множества традиций, что в первую очередь отразилось в их культуре и внешнем облике. Это было подмечено уже больше века назад. Князь Ухтомский, сопровождавший цесаревича Николая в его Восточном путешествии в 1890-1891 гг., так писал о Калькутте:
«Картина, представляемая рекою, чрезвычайно любопытна по открывающемуся за нею изобилию величественных светло-желтых зданий (Калькутта давно уже прозвана «Городом двроцов»). Все путешественники по Индии, знающие наш Петербург, охотно сравнивают его по внешности с Калькуттой. Сама судьба обеих столиц отчасти сходна. Основанные приблизительно в одно время и в разгар борьбы великих народов за преобладание в мире, они параллельно возникли на болотной миазмической почве, около устья двух исторически важных рек, в одинаковые периоды развивались, являясь очагами бодрой мысли и стремления вперед в национальном смысле слова, наравне с одним только Пекином делят Азию на характерные станы, где Востоку приходится мало-помалу высказываться под непосредственно-сильным влиянием Запада и вставать на защиту своих исконных прав. Спор Азии и Европы за настоящее, несомненно, разыгрывается в двух важнейших административных центрах мира – я разумею Петербург и Калькутту».
Кристина Доника
Где ты, прекрасная, подвластная лишь покою,
Счастливая, ясная, не тронутая тоскою,
Одетая в сари лазурное с нежно-зеленой каймою
Земля моя? Где доброта твоя,
Теней сплетенья и пятна света,
И лес, прохладный в любое лето,
II шмель, что над полем гудит с рассвета?..
Куда уплывает моя ладья?
Много дорог в человечьей чаще:
Лавки, товары, базар кричащий,
Толпы все гуще, дома все чаще…
Смешались небыль и быль, —
В избытке богатство, в избытке горе, —
Город с землею и небом в ссоре,
И ветры над ним, застилая зори,
Кружат горячую пыль.
Все здесь разорвано, все мгновенно,
Следа на песке не оставит пена,
А реки разлук и встреч неизменно
Море смерти вбирает в себя.
Горечь рыданий и смех жестокий,
И преданность рабская, и упреки,
И гордость, как камни в горном потоке,
Перемешаны бешенством бытия.
Никто здесь не смеет терять мгновенья,
Бессмысленны вечные переселенья,
Ночью и днем, задушив сомненья,
Толпа валит наугад…
Рвутся мужчины и женщины к яме,
И, в исступленье, в неистовстве, сами
Кувшины душ крушат кулаками;
Удар — и жизнь пролита.
Их толпы, смотрите, и тот и эта
Влюбились в смерть золотого цвета,
Возврата нет им, их песня спета,
Сгорят тела и мечты.
Солнце померкло, луна незрима,
Лицо вселенной черно от дыма,
И разгорается неудержимо
Костер невиданной высоты…
Р. Тагор «Песнь о городе»
