Автор: Александра Дьюри
На бумаге план моей волонтёрской программы выглядит отлично: это длинный список мест, которые мне предстоит посетить, и людей, с которыми предстоит познакомиться. По итогам мы снимем видео и напишем несколько статей про другой, невоенный Афганистан, который мало кто видит, и будет мне бесценный опыт прикладного востоковедения, а приглашающей стороне будет, чем похвастать: вот, смотрите, у нас вообще не опасно, даже с иностранными волонтёрами ничего не случается.
Радоваться, как оказалось, было рано. На бумаге всё выглядит отлично, даже афганская конституция поражает количеством прав и свобод, а вот на деле…
Гостевой дом в Таймани в прошлом. Я живу в Шахр-е Нау – в квартире, переделанной под офис нашей Организации, нашлась «гостевая комната», куда поместились только кровать и мой чемодан, и я теперь сижу там, как Гарри Поттер в каморке под лестницей, слушаю смех и разговоры на дари (языковая практика, наконец-то). Коллеги проявляют дружелюбный, хотя иногда и чрезмерный, интерес, и получаса не проходит, чтобы кто-нибудь не забежал в каморку познакомиться. После «Привет, как дела?» и «Как тебя зовут?» почти всегда следует «Сколько у тебя детей?». Это считается вежливым способом выяснить, замужем ли ты. Невежливые спрашивают напрямую.
Приветствие в развернутом виде выглядит примерно так:
– Привет, ты как, как дела, ты в порядке, как здоровье, все здоровы, всё хорошо, как семья, как работа/учёба, хорошо?
– Я хорошо, спасибо, всё хорошо, слава богу, я здоров, семья здорова, спасибо, а ты как?
Всё это скороговоркой произносят друг другу на встречу, особо не слушая и не ожидая иного ответа кроме «слава богу, хорошо». Отвечать на вопрос о делах никто не будет, не принято, но позже в разговоре к этому вернутся (и заодно обсудят дела нескольких общих друзей. «Ешь, сплетничай, повтори. Сплетни священны», – меланхолично заметил мой давний кабульский приятель. – «А как ещё тут развлекаться, скажи?»).
Женщины, здороваясь, обнимаются, и три раза целуют друг друга в щёки, мужчины обмениваются рукопожатием, а потом, как правило, повторяют тот же ритуал. Ладно, предположим, обходятся без поцелуев, но трижды касаются щеки щекой – а это тоже, на мой северный вкус, выглядит довольно странно. Более того. Мужчины, юноши и мальчики ходят по Кабулу, взявшись за руки («…нередко придерживая другой рукой автоматный ремень», – добавляет Дженни Норбдерг), – и «пусть стыдится тот, кто дурно об этом подумает»!
Что касается знакомства… будьте готовы поговорить о личном. Это всем интересно, особенно если вы иностранец (вдвойне интереснее, если иностранка).
После вопроса о детях и замужестве слегка обескуражено спросят о помолвке. Снова услышав отрицательный ответ, спросят про возраст, и если вам, не дай бог, больше двадцати, а ваш новый знакомец окажется консервативным, то будьте готовы услышать слова сочувствия: ай-яй-яй, бедные твои родители! Наверное, огорчены, что такая взрослая дочь до сих пор не замужем? Но они уже ищут тебе мужа? Как нет? Что значит – в России родители этим не занимаются?
Всё это, повторюсь, вы услышите от консервативного собеседника, но любой вольнодумец всё равно задаст вам вопросы о браке и детях. Как пить дать, задаст. Брак – одна из вех жизненного пути афганца, относятся к нему предельно серьёзно, и эта тема заслуживает отдельного разговора. Пока скажу, что одна девочка, нахмурившись, посоветовала: «Всё-таки ты с замужеством не тяни. А то люди будут смотреть на твоих детей и думать, что ты их бабушка».
В общем, за десять первых минут о вас постараются узнать всё, включая рост, вес, возраст и любимое блюдо. Естественно, спросят, чем вы занимаетесь и сколько зарабатываете, сколько лет вашим родителям, чем они занимаются и сколько зарабатывают, сколько у вас братьев и сестёр, сколько им лет, чем они занимаются и сколько… Стоп. Если вдруг у вас не окажется братьев и сестёр – скорее всего, опять пожалеют, потому что в местных семьях меньше трёх-четырёх детей почти никогда не бывает. В моём случае жалели больше моих несчастных родителей: подумать только, один ребёнок, и тот дочь. Да ещё в такой опасной стране!
Объяснить, что в Афганистан меня привёл научный интерес и любовь к своей специальности, разумеется, не удалось.
В общем, днём в офисе весело и многолюдно, а по ночам, лёжа в одиночестве в гаррипоттеровой каморке, я много думаю. И не о том, что здание расположено в печально извечном районе, у входа нет охранника (читайте: видимость безопасности отсутствует), а дверь не закрывается изнутри.
Я думаю о своём учителе пашто, который очень любил рассказывать про джиннов, шайтана, магию и оживших мертвецов. Когда по ночам в Шахре-Нау в очередной раз пропадает свет, страшные истории вдруг начинают казаться удивительно правдоподобными. К магии в представлениях афганцев мы тоже вернёмся, а пока я вспоминаю наставника с особой теплотой и надеюсь, что ему в Пешаваре тоже не спится.
***
Пункт № 1 в нашем списке – озеро Карга. Оно же, в принципе, №1 в списке «относительно безопасных» для посещения кабульских достопримечательностей. Почти каждый вечер меня просят выбрать место для прогулки:
– Карга или холм Вазир Акбар Хан?
– Даже не знаю, надо подумать.
В этот ответ я вкладываю всю возможную иронию, а спустя месяц – уже и горечь, но ирония в Афганистане не в ходу, а горечи никто не слышит. Мои слова почему-то неизменно принимают за очень смешную шутку, а я раз за разом выбираю холм.
Но сегодня жёлтое такси везёт нас на запад. Коллеги, перекрикивая поющего из магнитолы Ахмада Захира, выкладывают водителю всю правду про меня, включая имя, национальность и род занятий, а заодно делятся мнениями о моих странностях и личных качествах. Обезоруживающая откровенность, к которой я не привыкла по сей день. Беда вот в чём: носители обоих государственных языков Афганистана никак не могут взять в толк, что худо-бедно, но эти языки мне известны. Дошло до того, что два носителя, сидя прямо передо мной, вели следующий диалог:
– По-моему, Алекс красивая. Показал фотографию родителям – они тоже одобрили.
– Ну ты скажешь! Она худая. Я бы на такой никогда не женился.
– Уважаемые господа, – не выдержала я, – я понимаю, о чём вы говорите!
– Ты понимаешь дари? – спросили меня по-английски, нимало не смутившись.
– Да, понимаю.
Тот же вопрос повторили уже на дари. Я ответила на нём же.
– Ты смотри-ка, – сказал один носитель другому, – она действительно понимает!
После этого разговор был продолжен… ровно с того места, на котором они остановились.
«Ладно,- думаю я, рассматривая декор машины, – пока дело не дошло до внешности, можно потерпеть». Иные кабульские такси изнутри не менее живописны, чем пакистанские грузовики снаружи: тут и суры из Корана, и искусственные цветы, и благовония, и портреты Масуда, и бисерные подвески, и вязаные крючком накидки на креслах, и много чего ещё.
Такси останавливается у КПП, дальше его не пускают «по соображениям безопасности» – чего только не делается в Кабуле по этим соображениям, зачастую весьма туманным и в высшей степени субъективным. К озеру мы идём пешком: коллеги впереди, взявшись за руки (как было сказано выше) и не оглядываясь проверить, на месте ли ещё их «журналист», а я стараюсь не отставать.
Мы шагаем вдоль дороги сквозь толпу, клубы пыли и дым от жаровен, где жарятся кебабы, мимо бесчисленных прилавков, ресторанов, скрипучих каруселей. Сегодня последний день перед началом Рамадана и половина жителей столицы выбралась на пикник: на траве расстелены одеяла и ковры, расставлены термосы и блюдца со сластями. Пару раз мы любезно принимаем предложения незнакомцев, садимся, выпиваем по стакану зелёного чая с кардамоном, отвечаем на сотню вопросов, благодарим за угощение и шагаем дальше. Потом, оставив за спиной бирюзовую воду Карги, долго карабкаемся на холм, на вершине которого развевается выцветший афганский флаг. Что именно он украшает, мне сначала было не понятно. Оказалось – могилу.
– Кто тут похоронен?
– Боец за веру, – ответили мне. – Наверно, с вами воевал.
С нами. Над могилой развиваются изорванные флаги. На камнях следы от пуль. Впрочем, одному Аллаху известно, чьи это были пули – этот холм явно повидал не одну войну.
Ах, да, возвращаясь к теме знакомства. В первых строках афганские товарищи не без гордости сообщают:
– Мой папа с вами воевал. И мой. И мой. Мой тоже – начальником он не был, но старался.
– И мой дядя воевал! – иногда не выдерживаю я, умолчав про отца-пацифиста, всю жизнь осуждавшего советскую оккупацию.
– И вернулся живым? – товарищи пожимают плечами и даже слегка огорчаются. – Удивительно!
– С вами хорошо было воевать, – говорят товарищи постарше. – Американцы что, слабаки. На танках в магазин ездят. А вот вы были противники так противники, но лучше бы вы вернулись с миром.
И вот мы трое, перекрикивая свист ветра, на фоне выцветших флагов записываем первое видео: говорим о том, что времена меняются, что наши отцы воевали, а мы друг другу не враги и надеемся на перемены в афганско-российских отношениях. Потом меня просят: «Теперь ты, Алекс, расскажи, что Афганистан не так плох, как о нём говорят, и тут совсем не страшно». Я повторяю это – и в тот момент, опьянев от ветра и солнечного света, сама себе верю.
По холму бродят козы, звякая колокольчиками. Вода Карги кажется уже не бирюзовой, а серо-зелёной, и по ней пробегают тени облаков. День перед началом поста такой солнечный, такой мирный, и я мысленно прошу кого-то, чтобы этот Рамадан не был похож на кровавый предыдущий.
